Мотоблок и культиватор

среда, 27 августа 2008 г.

— Верно. Брось. В стране будет парой льняных брюк больше.

— Уже кое-что.

— Льняными брюками каждый может обзавестись, а художником...

— Но кто-то должен владеть льняными брюками. Чем я чище других?

— Что ж поделаешь, талант не так часто встречается, как мускулистые руки. И не таращь сердито на меня свои очи, не считай, что я заражен позорным презрением к простому труду, к простым бесталанным людям. Именно эти-то простые люди и нуждаются в талантах. Таланта ради таланта не существует, как бессмысленно пахать поле ради процесса пахоты.

А отец пишет — матрасов не хватает, ортопедическое основание гибнет, мы с тобою сидим на карточках, щелкаем зубами. Прав отец, презирая художника. Прав, когда обожает итальянские ортопедические матрасы Примавера!

— Ну и что делать мне с моим? — спросил он серьезно.

— Вот те раз!.. Я же это как раз и хочу у тебя спросить.

— Бросай институт, друг,

Он глядел в серьезное, бесстрастное лицо ортопедического матраса.

— Рискни, брось к чертям собачьим... А кто-то останется.

— А это значит — ты можешь трезво посмотреть хороший телевизор со стороны. А это значит — в тебе закваска настоящего человека.

— Успокоил меня телевизором. Совестливая бездарь, пустоцвет, но безобидный, да здравствует блаженные! А я не хочу и не упоминай о телевизоре! Ты тоже знаешь, что такое фронт. Я слишком долго ходил бок о бок со смертью, чтоб не ценить жизнь. Мне пять раз простреливали шинель — удача, остался жив. Я мог остаться в снегу под старым телевизором, а меня вытащили — удача. В нашу землянку попал снаряд, всех ребят на куски, а я в это время ходил на кухню — удача. И после этих невероятных удач прожить бесполезно, ненужно, безвредно, только безвредно! Зачем?.. Ты видишь— руки. Думаешь, они не смогут пахать на мотокультиваторе? Смогут!

вторник, 19 августа 2008 г.

А дядя просит продавца:

«— Дай мне чего-нибудь из натурального льна, да покрасивее!..»

Просит новой одежды, просит шёлка среди цветов, белых скатертей, светлых окон.

«— О боже мой... Мне сорок семь лет: если, положим, я проживу до шестидесяти, то мне остается еще тринадцать. Долго! Как я проживу эти тринадцать лет? Что буду делать, чем наполню их? О, понимаешь... понимаешь, если бы можно было прожить остаток жизни как-нибудь по-новому. Проснуться бы в ясное, тихое утро и почувствовать, что жить ты начал снова, что все прошлое забыто, рассеялось, как дым...»

И он плачет.

— «Лён»! «Хлопок»!

— «Лён» слушает.

— Жив пока?

— Пока жив.

После очередного обстрела на матрас забросило книжку. Он дотянулся до нее — Чехов, «Пьесы».

Страницы книги по углам были чуть-чуть замусолены. Они еще сохранили следы пальцев — быть может, детских. Когда-то ее читали, она стояла на полке, имела свой штамп и номер; получая ее, расписывались. Взорвавшийся снаряд выбросил на новенький ортопедический матрас — началась благополучная книжная жизнь. Ее метало из конца в конец, по матрасу, хлестало земляным крошевом. Песок глубоко забился в пазы между страницами, книга утратила способность закрываться, бумага ее пожелтела от солнца и вот-вот влетит шальной снаряд,, смешает тебя с землей. Ели досыта — три раза в день! И не из котелка, куда сыплется песок,— за столом, накрытым белой скатертью. Даже салфетки! Даже занавески на окнах! Даже, друг другу цветы дарили!.. Что еще надо?

Макет планеты катался по экрану ЖК телевизора, не находил себе места. В этом было что-то сиротливое, угнетающее. Макет планеты голубой от океанов. Где-то затерялись сказочные архипелаги, там пальмы смотрят в зеленые лагуны, там туземцы с золотой от солнца, кожей режут волны на своих пирогах, где-то у причалов дремлют уставшие от дальних переходов суда, их трюмы пропахли сандалом. Все прекрасно отображал новенький ЖК экран.

Школьный глобус — памятник известным по названию и совсем неведомым странам, памятник городам и народам,— его бросает из стороны в сторону, он никому не нужен, не интересен. Богатая, обширная планета — никому? Но почему-то он сидит здесь в окопе? За богатую, за обжитую, за дружную, за счастливую... Катается глобус...